Нищий, пьяный и голодный Амедео Модильяни, живший и творивший в начале двадцатого века, не мог и подумать, что через сто лет станет одним из самых продаваемых и дорогих художников в мире. Владельцы кафе, у которых Амедео выменивал свои рисунки на еду, не могли представить, что эти листочки с простенькими набросками сумасбродного еврея принесут их потомкам целое состояние. Владельцы парижских ночлежек, выгонявшие Амедео за неуплату аренды и застилавшие его картинами дырки в полу, сейчас переворачиваются в гробу. Полюбуемся иронией судьбы Модильяни — одного из самых блестящих нищих своего времени, одного из самых дорогих и часто подделываемых художников современности.

Представьте себе настоящего художника. Он — обязательно пьяный и вечно голодный, непременно нищий и слегка (или сильно) сумасшедший. В кутеже до утра в окружении нимф он глубоко страдает — страдание избавляет его от поверхностности и скуки обычных «приличных» людей. От ухода из жизни его останавливает только одна страсть к ударному труду у станка с кисточкой. Жизнь Амедео Модильяни воплощает собой все ваши фантазии о «проклятом художнике»: пирушки и любовницы, несчастье и отчаяние, творческие мучения и плодотворная работа.

Амедео Модильяни родился в итальянском портовом городе Ливорно в бедной еврейской семье 12 июля 1884 года. Сразу после рождения Амедео разгневанные кредиторы пришли конфисковать имущество у его родителей. Древний итальянский закон запрещал им прикасаться к ложу роженицы, так что хитроумный отец сгрузил всё самое ценное в доме на кровать с младенцем и матерью — так Амедео спас своих родителей от откончательного разорения и голода.

Амедео был болезненным ребёнком и плохо учился, но проявлял тягу к живописи, поэтому с ранних лет его водили на уроки рисования. В четырнадцать лет он поступил в художественную академию, где обучался классической живописи и перенял от своего учителя любовь к импрессионистам. В шестнадцать лет у Амедео обнаружили туберкулёз, что не помешало ему отправиться во Флоренцию и в Венецию. Там он копировал с натуры шедевры классической живописи, а на биеннале современного искусства познакомился с работами Сезанна, Ван Гога и особо запавшего ему в душу Тулуз-Лотрека. Тогда же, несмотря на свою болезнь, он стал заядлым курильщиком, начал выпивать и регулярно посещать бордели. Таким образом, к двадцати одному году Амедео был готов — творчески и духовно — переехать в мировую столицу живописи и богемной жизни, Париж.

Двадцатиоднолетний Моди (так Модильяни называли в семье и в кругу друзей) приехал в Париж с небольшим запасом денег и решил инвестировать их в единственное достойное настоящего художника занятие — в кутёж и попойки в многочисленных парижских кафе. Он быстро стал любимцем публики во многих заведениях и подружился с художниками и писателями, которые ещё недавно казались ему далёкими звёздами: Анри Матиссом, Диего Риверой, Марком Шагалом, Гийомом Аполлинером и Пабло Пикассо. Последний хотя был достаточно беден и пока ещё не особо знаменит, считался предводителем шайки самых продвинутых парижских художников. Жан Кокто называл Моди «нашим аристократом», а Пикассо говорил, что в Париже Амедео — единственный человек, который действительно умеет красиво одеваться.

Несмотря на то, что каждый вечер Амедео пил, курил, ругался матом, снимал проституток и охмурял замужних женщин, утром и днём он стабильно работал над картинами, чтобы вечером снова появиться в обществе с гладко выбритым свежим лицом. Некоторые биографы утверждают, что наркотики и алкоголь Амедео употреблял для того, чтобы немного «подлечиться» и скрыть от общества свою болезнь: к пьяницам и наркоманам относились спокойно и с пониманием, а вот туберкулёзных больных избегали, боясь заразиться. Хитрый Амедео маскировал опьянением и похмельем приступы болезни.

Первичный капитал, которым Моди снабдила семья, быстро закончился: вскоре он стал вести жизнь нищего художника. В качестве оплаты за еду в кафе он предлагал свои рисунки, сделанные тут же за столиком. Если хозяин заведения отказывался принимать такую плату от никому не известного художника, то он просто вскакивал и убегал, за что часто бывал догнан и избит. За неуплату аренды его часто выкидывали из квартир вместе с его картинами, и тогда он ночевал прямо на улице или на террасах закрывшихся кафе, где утром его обнаруживали друзья. Иногда его кормили любовницы, которые души в нём не чаяли и готовы были прощать пьяные дебоши, публичные обнажения, драки и скандалы. Одну из них, английскую поэтессу Беатрис Хастингс, неоднократно появлявшуюся на его полотнах, в порыве гнева он выбросил из окна (поэтесса чудом не пострадала).

За Моди закрепилась прочная слава донжуана: он спал со всеми своими моделями, с проститутками (но не только за деньги, а и по любви), с танцовщицами, певицами, актрисами, интеллектуалками и продавщицами. В 1910 году у Моди завязался роман с Анной Ахматовой, приехавшей в Париж с Николаем Гумилёвым на медовый месяц. Впоследствии Ахматова писала: «Всё божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете… Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живёт. Как художник он не имел и тени признания».

Мотивацией его любвеобильности была философия Ницше, полагавшего, что секс помогает художнику регенерировать и наполняет его творческой энергией. Амедео с юности увлекался поэзией и философией. В Париже он всегда носил с собой редкий на то время томик «Песен Мальдорора» Лотреамона и превозносил поэзию Бодлера. У последнего художник перенял не только образ «проклятого поэта», но и совет по утрам на голодный желудок курить гашиш и запивать кофе. Но главным наставником Моди в философском смысле стал Ницше, который всячески культивировал стремление преодолеть человеческое, слишком человеческое. Ницше рисовал настоящего художника непохожим на толпу: он должен отвергать вкусы своего времени, он должен — и готов — страдать за своё искусство. Модильяни исправно жертвовал здоровье, время и силы на алтарь жизни настоящего художника. Из современников признавал только один ориентир — Пабло Пикассо, с чьим творчеством он сверялся, никогда, однако, его не копируя.

Модернисты считали, что Модильяни чересчур классичен: нужно рисовать самолёты, заводы и пароходы — а он рисует обнажённую натуру. Приверженцы классического искусства в то же время возмущались тем, что он слишком вызывающе рисует голых женщин, акцентируя внимание на половых органах, прорисовывая лобковые волосы и соски, а руки и ноги чаще всего оставляя за кадром. Женщины на полотнах Модильяни, действительно, нарисованы так, будто мы смотрим на них с очень близкого расстояния: художник перенял этот приём у набиравших тогда популярность ранних порнографических фотографиях. Писать портреты богатых заказчиков Модильяни не соглашался: несмотря на гарантированный доход от таких картин, ему это занятие казалось слишком буржуазным. Вместо этого он рисовал своих друзей за небольшие деньги или угощение выпивкой.

Со временем его «обнажённые» стали пользоваться популярностью у коллекционеров, что приносило небольшой доход, а другие картины — выставляться на Салоне Независимых и других альтернативных выставках. Новым увлечением Модильяни на некоторое время стала скульптура — он даже стал называть себя скульптором. Его скульптуры выставлялись на Салонах, ему прочили славу на этом поприще — но работа с известняком плохо сказывалась на его больных лёгких, а денег на материалы не было (чаще всего он крал камни со строек), так что вскоре он отказался от звания скульптора и вернулся к живописи.

В 1917 году Модильяни познакомился с восемнадцатилетней Жанной Эбютерн. Она появилась на серии его полотен и родила ему дочь. В том же году прошла первая и единственная прижизненная сольная выставка работ тридцатитрёхлетнего Модильяни. Она со скандалом была закрыта полицией. Официальным поводом для закрытия послужило наличие на одном из портретов обнажённой женщины тщательно прорисованных лобковых волос: традиционно нагая женщина в живописи изображалась без волосяного покрова, чистой от мирских подробностей. Конечно, до этого крупный план волосатого женского лобка уже изображал Гюстав Курбе — но в то время подобные картины не появлялись в публичном пространстве и тем более не собирали толпы народу.

К Модильяни начали приходить слава и деньги. На выставке Нового французского искусства в Лондоне показали пятьдесят девять его картин — больше, чем картин самого Пикассо! Но здоровье Модильяни, подкошенное туберкулёзом, алкоголем и наркотиками, стремительно ухудшалось: у него выпали почти все зубы, и быстро развивался менингит. 24 января 1920 года Модильяни, которому было тридцать пять лет, умер. На следующий день из окна выбросилась его возлюбленная Жанна Эбютерн, беременная вторым ребёнком.

При жизни у Модильяни не было денег на еду, он не мог расплатиться за жильё, а кредиторы растапливали его картинами и рисунками камины. В 2010 году одна из немногих уцелевших скульптур Модильяни под названием «Tête» была продана за 65 000 000 долларов и стала одной из трёх самых дорогих скульптур в истории. В 2015 та самая «Лежащая обнажённая», которая вызвала скандал на выставке 1917 года, была продана за 170 000 000 долларов и вошла в десятку самых дорогих картин в истории.

Модильяни прожил короткую и не вполне осознанную жизнь, которая иллюстрирует главную его идею: художник должен гореть и блистать — а дальше будь что будет. Этот архетип горящего искусством, вечно нетрезвого сновидящего художника, ничего, кроме творческого акта, в жизни не знающего, полвека спустя повторился калейдоскопом сгорающих комет в историях и жизнях рок-звёзд шестидесятых.